Про­чи­тай­те при­ве­ден­ный ниже фраг­мент тек­ста и вы­пол­ни­те за­да­ние.

Долго го­во­ри­ли с ним и на­ко­нец уви­де­ли, что он счи­та­ет себя пер­вым на земле и, кроме себя, не видит ни­че­го. Всем даже страш­но стало, когда по­ня­ли, на какое оди­но­че­ство он об­ре­кал себя. У него не было ни пле­ме­ни, ни ма­те­ри, ни скота, ни жены, и он не хотел ни­че­го этого.

Когда люди уви­да­ли это, они снова при­ня­лись су­дить о том, как на­ка­зать его. Но те­перь не­дол­го они го­во­ри­ли,  — тот, муд­рый, не ме­шав­ший им су­дить, за­го­во­рил сам:

— Стой­те! На­ка­за­ние есть. Это страш­ное на­ка­за­ние; вы не вы­ду­ма­е­те та­ко­го в ты­ся­чу лет! На­ка­за­ние ему  — в нем самом! Пу­сти­те его, пусть он будет сво­бо­ден. Вот его на­ка­за­ние!

И тут про­изо­шло ве­ли­кое. Гря­нул гром с небес,  — хотя на них не было туч. Это силы не­бес­ные под­твер­жда­ли речь муд­ро­го. Все по­кло­ни­лись и разо­шлись. А этот юноша, ко­то­рый те­перь по­лу­чил имя Лappa, что зна­чит: от­вер­жен­ный, вы­ки­ну­тый вон,  — юноша гром­ко сме­ял­ся вслед людям, ко­то­рые бро­си­ли его, сме­ял­ся, оста­ва­ясь один, сво­бод­ный, как отец его. Но отец его  — не был че­ло­ве­ком... А этот  — был че­ло­век. И вот он стал жить, воль­ный, как птица. Он при­хо­дил в племя и по­хи­щал скот, де­ву­шек  — все, что хотел. В него стре­ля­ли, но стре­лы не могли прон­зить его тела, за­кры­то­го не­ви­ди­мым по­кро­вом выс­шей кары. Он был ловок, хищен, силен, же­сток и не встре­чал­ся с лю­дь­ми лицом к лицу. Толь­ко из­да­ли ви­де­ли его. И долго он, оди­но­кий, так вился около людей, долго  — не один де­ся­ток годов. Но вот од­на­ж­ды он по­до­шел близ­ко к людям и, когда они бро­си­лись на него, не тро­нул­ся с места и ничем не по­ка­зал, что будет за­щи­щать­ся. Тогда один из людей до­га­дал­ся и крик­нул гром­ко:

— Не тронь­те его. Он хочет уме­реть!

И все оста­но­ви­лись, не желая об­лег­чить участь того, кто делал им зло, не желая уби­вать его. Оста­но­ви­лись и сме­я­лись над ним. А он дро­жал, слыша этот смех, и все искал чего-то на своей груди, хва­та­ясь за нее ру­ка­ми. И вдруг он бро­сил­ся на людей, под­няв ка­мень. Но они, укло­ня­ясь от его уда­ров, не на­нес­ли ему ни од­но­го, и когда он, утом­лен­ный, с тоск­ли­вым кри­ком упал на землю, то ото­шли в сто­ро­ну и на­блю­да­ли за ним. Вот он встал и, под­няв по­те­рян­ный кем-то в борь­бе с ним нож, уда­рил им себя в грудь. Но сло­мал­ся нож  — точно в ка­мень уда­ри­ли им. И снова он упал на землю и долго бился го­ло­вой об нее. Но земля от­стра­ня­лась от него, углуб­ля­ясь от уда­ров его го­ло­вы.

— Он не может уме­реть!  — с ра­до­стью ска­за­ли люди. И ушли, оста­вив его. Он лежал квер­ху лицом и видел  — вы­со­ко в небе чер­ны­ми точ­ка­ми пла­ва­ли мо­гу­чие орлы. В его гла­зах было столь­ко тоски, что можно было бы отра­вить ею всех людей мира. Так, с той поры остал­ся он один, сво­бод­ный, ожи­дая смер­ти. И вот он ходит, ходит по­всю­ду... Ви­дишь, он стал уже как тень и таким будет вечно! Он не по­ни­ма­ет ни речи людей, ни их по­ступ­ков  — ни­че­го. И все ищет, ходит, ходит... 

Ему нет жизни, и смерть не улы­ба­ет­ся ему. И нет ему места среди людей... Вот как был по­ра­жен че­ло­век за гор­дость!"

Ста­ру­ха вздох­ну­ла, за­мол­ча­ла, и ее го­ло­ва, опу­стив­шись на грудь, не­сколь­ко раз стран­но кач­ну­лась.

М. Горь­кий «Ста­ру­ха Изер­гиль»