Про­чи­тай­те при­ведённый ниже фраг­мент про­из­ве­де­ния и вы­пол­ни­те за­да­ние.

— Вот мы и дома, — про­мол­вил Ни­ко­лай Пет­ро­вич, сни­мая кар­туз и встря­хи­вая во­ло­са­ми. — Глав­ное, надо те­перь по­ужи­нать и от­дох­нуть.

— По­есть дей­стви­тель­но не худо, — за­ме­тил, по­тя­ги­ва­ясь, Ба­за­ров и опу­стил­ся на диван.

— Да, да, ужи­нать да­вай­те, ужи­нать по­ско­рее. — Ни­ко­лай Пет­ро­вич без вся­кой ви­ди­мой при­чи­ны по­то­пал но­га­ми. — Вот кста­ти и Про­ко­фьич.

Вошёл че­ло­век лет ше­сти­де­ся­ти, бе­ло­во­ло­сый, худой и смуг­лый, в ко­рич­не­вом фраке с мед­ны­ми пу­го­ви­ца­ми и в ро­зо­вом пла­точ­ке на шее. Он оскла­бил­ся, подошёл к ручке к Ар­ка­дию и, по­кло­нив­шись гостю, от­сту­пил к двери и по­ло­жил руки за спину.

— Вот он, Про­ко­фьич, — начал Ни­ко­лай Пет­ро­вич, — при­е­хал к нам на­ко­нец... Что? как ты его на­хо­дишь?

— В луч­шем виде-⁠с, — про­го­во­рил ста­рик и оскла­бил­ся опять, но тот­час же на­хму­рил свои гу­стые брови. — На стол на­кры­вать при­ка­же­те? — про­го­во­рил он вну­ши­тель­но.

— Да, да, по­жа­луй­ста. Но не пройдёте ли вы спер­ва в вашу ком­на­ту, Ев­ге­ний Ва­си­льич?

— Нет, бла­го­дар­ствуй­те, не­за­чем. При­ка­жи­те толь­ко че­мо­да­ниш­ко мой туда ста­щить да вот эту оде­жон­ку, — при­ба­вил он, сни­мая с себя свой ба­ла­хон.

— Очень хо­ро­шо. Про­ко­фьич, возь­ми же их ши­нель. (Про­ко­фьич, как бы с не­до­уме­ни­ем, взял обе­и­ми ру­ка­ми ба­за­ров­скую «оде­жон­ку» и, вы­со­ко под­няв её над го­ло­вою, уда­лил­ся на цы­поч­ках.) А ты, Ар­ка­дий, пойдёшь к себе на ми­нут­ку?

— Да, надо по­чи­стить­ся, — от­ве­чал Ар­ка­дий и на­пра­вил­ся было к две­рям, но в это мгно­ве­ние вошёл в го­сти­ную че­ло­век сред­не­го роста, оде­тый в тёмный ан­глий­ский сьют, мод­ный ни­зень­кий гал­стух и ла­ко­вые по­лу­са­пож­ки, Павел Пет­ро­вич Кир­са­нов. На вид ему было лет сорок пять: его ко­рот­ко остри­жен­ные седые во­ло­сы от­ли­ва­ли тёмным блес­ком, как новое се­реб­ро; лицо его, желч­ное, но без мор­щин, не­обык­но­вен­но пра­виль­ное и чи­стое, слов­но вы­ве­ден­ное тон­ким и лёгким рез­цом, яв­ля­ло следы кра­со­ты за­ме­ча­тель­ной; осо­бен­но хо­ро­ши были свет­лые, чёрные, про­дол­го­ва­тые глаза. Весь облик Ар­ка­ди­е­ва дяди, изящ­ный и по­ро­ди­стый, со­хра­нил юно­ше­скую строй­ность и то стрем­ле­ние вверх, прочь от земли, ко­то­рое боль­шею ча­стью ис­че­за­ет после два­дца­тых годов.

Павел Пет­ро­вич вынул из кар­ма­на пан­та­лон свою кра­си­вую руку с длин­ны­ми ро­зо­вы­ми ног­тя­ми, — руку, ка­зав­шу­ю­ся ещё кра­си­вей от снеж­ной бе­лиз­ны ру­кав­чи­ка, застёгну­то­го оди­но­ким круп­ным опа­лом, и подал её пле­мян­ни­ку. Со­вер­шив пред­ва­ри­тель­но ев­ро­пей­ское «shake hands», он три раза, по-⁠рус­ски, по­це­ло­вал­ся с ним, то есть три раза при­кос­нул­ся сво­и­ми ду­ши­сты­ми усами до его щёк, и про­го­во­рил: «Добро по­жа­ло­вать».

Ни­ко­лай Пет­ро­вич пред­ста­вил его Ба­за­ро­ву: Павел Пет­ро­вич слег­ка на­кло­нил свой гиб­кий стан и слег­ка улыб­нул­ся, но руки не подал и даже по­ло­жил её об­рат­но в кар­ман.

— Я уже думал, что вы не при­е­де­те се­год­ня, — за­го­во­рил он при­ят­ным го­ло­сом, лю­без­но по­ка­чи­ва­ясь, подёрги­вая пле­ча­ми и по­ка­зы­вая пре­крас­ные белые зубы. — Разве что на до­ро­ге слу­чи­лось?

— Ни­че­го не слу­чи­лось, — от­ве­чал Ар­ка­дий, — так, за­меш­ка­лись не­мно­го.