Поверь, ничтожество есть благо в здешнем свете.

К чему глубокие познанья, жажда славы,

Талант и пылкая любовь свободы,

Когда мы их употребить не можем?

Мы, дети севера, как здешние растенья,

Цветём недолго, быстро увядаем...

Как солнце зимнее на сером небосклоне,

Так пасмурна жизнь наша. Так недолго

Её однообразное теченье...

И душно кажется на родине,

И сердцу тяжко, и душа тоскует...

Не зная ни любви, ни дружбы сладкой,

Средь бурь пустых томится юность наша,

И быстро злобы яд её мрачит,

И нам горька остылой жизни чаша;

И уж ничто души не веселит.

Когда волнуется желтеющая нива

И свежий лес шумит при звуке ветерка,

И прячется в саду малиновая слива

Под тенью сладостной зеленого листка;

Когда росой обрызганный душистой,

Румяным вечером иль утра в час златой,

Из-под куста мне ландыш серебристый

Приветливо кивает головой;

Когда студеный ключ играет по оврагу 

И, погружая мысль в какой-то смутный сон,

Лепечет мне таинственную сагу

Про мирный край, откуда мчится он, —

Тогда смиряется души моей тревога,

Тогда расходятся морщины на челе, —

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу бога...

Я встретил вас — и все былое

В отжившем сердце ожило;

Я вспомнил время золотое -

И сердцу стало так тепло-

Как поздней осенью порою

Бывают дни, бывает час,

Когда повеет вдруг весною

И что-то встрепенется в нас, -

Так, весь обвеян дуновеньем

Тех лет душевной полноты,

С давно забытым упоеньем

Смотрю на милые черты...

Как после вековой разлуки,

Гляжу на вас, как бы во сне, —

И вот — слышнее стали звуки,

Не умолкавшие во мне...

Тут не одно воспоминанье,

Тут жизнь заговорила вновь, —

И то же в вас очарованье,

И та ж в душе моей любовь!..

Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная пора —

Весь день стоит как бы хрустальный,

И лучезарны вечера...

Где бодрый серп гулял и падал колос,

Теперь уж пусто все — простор везде, —

Лишь паутины тонкий волос

Блестит на праздной борозде.

Пустеет воздух, птиц не слышно боле,

Но далеко еще до первых зимних бурь —

И льется чистая и теплая лазурь

На отдыхающее поле...

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали

Лучи у наших ног в гостиной без огней.

Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,

Как и сердца у нас за песнею твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,

Что ты одна — любовь, что нет любви иной,

И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

И много лет прошло, томительных и скучных,

И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,

И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,

Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь.

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,

А жизни нет конца, и цели нет иной,

Как только веровать в рыдающие звуки,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

У врат обители святой

Стоял просящий подаянья

Бедняк иссохший, чуть живой

От глада жажды и страданий.

Куска лишь хлеба он просил,

И взгляд являл живую муку,

И кто-то камень положил

В его протянутую руку.

Так я молил твоей любви

С слезами горькими, с тоскою;

Так чувства лучшие мои

Обмануты навек тобою.

По небу полуночи ангел летел

И тихую песню он пел;

И месяц, и звезды, и тучи толпой

Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов

Под кущами райских садов;

О боге великом он пел, и хвала

Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нес

Для мира печали и слез,

И звук его песни в душе молодой

Остался, — без слез, но живой.

И долго на свете томилась она,

Желанием чудным полна;

И звуков небес заменить не могли

Ей скучные песни земли.

Любви, надежды, тихой славы

Недолго нежил нас обман,

Исчезли юные забавы,

Как сон, как утренний туман;

Но в нас горит еще желанье,

Под гнетом власти роковой

Нетерпеливою душой

Отчизны внемлем призыванье.

Мы ждем с томленьем упованья

Минуты вольности святой,

Как ждет любовник молодой

Минуты верного свиданья.

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

Я тебе ничего не скажу,

И тебя не встревожу ничуть,

И о том, что я молча твержу,

Не решусь ни за что намекнуть.

Целый день спят ночные цветы,

Но лишь солнце за рощу зайдёт,

Раскрываются тихо листы

И я слышу, как сердце цветёт.

И в больную, усталую грудь

Веет влагой ночной… я дрожу,

Я тебя не встревожу ничуть,

Я тебе ничего не скажу.

Высоко над семьею гор,

Казбек, твой царственный шатер

Сияет вечными лучами.

Твой монастырь за облаками,

Как в небе реющий ковчег,

Парит, чуть видный, над горами.

Далекий, вожделенный брег!

Туда б, сказав прости ущелью,

Подняться к вольной вышине!

Туда б, в заоблачную келью,

В соседство бога скрыться мне!..

Книгопродавец

Итак, любовью утомленный,

Наскуча лепетом молвы,

Заране отказались вы

От вашей лиры вдохновенной.

Теперь, оставя шумный свет,

И муз, и ветреную моду,

Что ж изберёте вы?

Поэт

Свободу.

Книгопродавец

Прекрасно. Вот же вам совет;

Внемлите истине полезной:

Наш век — торгаш; в сей век железный

Без денег и свободы нет.

Что слава? - Яркая заплата

На ветхом рубище певца.

Нам нужно злата, злата, злата:

Копите злато до конца!

Предвижу ваше возраженье;

Но вас я знаю, господа:

Вам ваше дорого творенье,

Пока на пламени труда

Кипит, бурлит воображенье;

Оно застынет, и тогда

Постыло вам и сочиненье.

Позвольте просто вам сказать:

Не продаётся вдохновенье,

Но можно рукопись продать.

Что ж медлить? уж ко мне заходят

Нетерпеливые чтецы;

Вкруг лавки журналисты бродят,

За ними тощие певцы:

Кто просит пищи для сатиры,

Кто для души, кто для пера;

И признаюсь — от вашей лиры

Предвижу много я добра.

Поэт

Вы совершенно правы Вот вам моя рукопись. Условимся.

Из-под таинственной, холодной полумаски

Звучал мне голос твой отрадный, как мечта,

Светили мне твои пленительные глазки

И улыбалися лукавые уста.

Сквозь дымку лёгкую заметил я невольно

И девственных ланит и шеи белизну.

Счастливец! Видел я и локон своевольный,

Родных кудрей покинувший волну!..

И создал я тогда в моём воображенье

По лёгким признакам красавицу мою;

И с той поры бесплотное виденье

Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.

И всё мне кажется: живые эти речи

В года минувшие слыхал когда-то я;

И кто-то шепчет мне, что после этой встречи

Мы вновь увидимся, как старые друзья.

Не жалею, не зову, не плачу,

Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,

Сердце, тронутое холодком,

И страна берёзового ситца

Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий! ты все реже, реже

Расшевеливаешь пламень уст.

О, моя утраченная свежесть,

Буйство глаз и половодье чувств.

Я теперь скупее стал в желаньях,

Жизнь моя? иль ты приснилась мне?

Словно я весенней гулкой ранью

Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,

Тихо льется с клёнов листьев медь...

Будь же ты вовек благословенно,

Что пришло процвесть и умереть.

Гражданин

Нет, ты не Пушкин. Но покуда,

Не видно солнца ниоткуда,

С твоим талантом стыдно спать;

Ещё стыдней в годину горя

Красу долин, небес и моря

И ласку милой воспевать...

Гроза молчит, с волной бездонной

В сияньи спорят небеса,

И ветер ласковый и сонный

Едва колеблет паруса, —

Корабль бежит красиво, стройно,

И сердце путников спокойно,

Как будто вместо корабля

Под ними твёрдая земля.

Но гром ударил; буря стонет,

И снасти рвёт, и мачту клонит, —

Не время в шахматы играть,

Не время песни распевать!

Вот пёс — и тот опасность знает

И бешено на ветер лает:

Ему другого дела нет...

А ты что делал бы, поэт?

Ужель в каюте отдаленной

Ты стал бы лирой вдохновенной

Ленивцев уши услаждать

И бури грохот заглушать?

Пускай ты верен назначенью,

Но легче ль родине твоей,

Где каждый предан поклоненью

Единой личности своей?

Наперечёт сердца благие,

Которым родина свята.

Бог помочь им!.. а остальные?

Их цель мелка, их жизнь пуста.

Одни — стяжатели и воры,

Другие — сладкие певцы,

А третьи... третьи — мудрецы:

Их назначенье — разговоры.

Свою особу оградя,

Они бездействуют, твердя:

«Неисправимо наше племя,

Мы даром гибнуть не хотим,

Мы ждём: авось поможет время,

И горды тем, что не вредим!».

Хитро скрывает ум надменный

Себялюбивые мечты,

Но... брат мой! кто бы ни был ты,

Не верь сей логике презренной!

Страшись их участь разделить,

Богатых словом, делом бедных,

И не иди во стан безвредных,

Когда полезным можешь быть!

Не может сын глядеть спокойно

На горе матери родной,

Не будет гражданин достойный

К отчизне холоден душой…

Не трогайте жанр,

Излучающий жар.

Поленья рассудка в пыланье напева.

Поверьте, проверьте – поэзия шар,

Поедешь направо – приедешь налево.

В ней ясный неясен

И глупый неглуп.

В ней чувство и мысль –

Словно конь и подпруга.

Поверьте, проверьте – поэзия куб

Той комнаты, где вы любили друг друга.

Простого кумира себе сотворю –

Слеза на щеке – вот её откровенье.

Поэзия – угол, я вам говорю,

Где редко, но мы преклоняем колени.

НОЧНОЙ ДОЖДЬ

То были капли дождевые,

Летящие из света в тень.

По воле случая впервые

Мы встретились в ненастный день,

И только радуги в тумане

Вокруг неярких фонарей

Поведали тебе заране

О близости любви моей,

О том, что лето миновало,

Что жизнь тревожна и светла,

И как ты ни жила, но мало,

Так мало на земле жила.

Как слёзы, капли дождевые

Светились на лице твоём,

А я ещё не знал, какие

Безумства мы переживём.

Я голос твой далёкий слышу,

Друг другу нам нельзя помочь,

И дождь всю ночь стучит о крышу,

Как и тогда стучал всю ночь.

ВОЕННЫЕ ФОТОГРАФИИ

Доводилось нам сниматься

И на снимках улыбаться

Перед старым аппаратом

Под названьем «фотокор»,

Чтобы наши светотени

Сквозь военные метели

В дом родимый долетели

Под родительский надзор.

Так стояли мы с друзьями

В перерывах меж боями.

Сухопутьем и морями

Шли, куда велел приказ.

Встань, фотограф, в серединку

И сними нас всех в обнимку:

Может быть, на этом снимке

Вместе мы в последний раз.

Кто-нибудь потом вглядится

В наши судьбы, в наши лица,

В ту военную страницу,

Что уходит за кормой.

И остались годы эти

В униброме, в бромпортрете,

В фотографиях на память

Для отчизны дорогой.

ВЕСЕННЕЕ ЧУВСТВО

Лёгкий, лёгкий ветерок,

Что так сладко, тихо веешь?

Что играешь, что светлеешь,

Очарованный поток?

Чем опять душа полна?

Что опять в ней пробудилось?

Что с тобой к ней возвратилось,

Перелётная весна?

Я смотрю на небеса...

Облака, летя, сияют

И, сияя, улетают

За далёкие леса.

Иль опять от вышины

Весть знакомая несётся?

Или снова раздаётся

Милый голос старины?

Или там, куда летит

Птичка, странник поднебесный,

Всё ещё сей неизвестный

Край желанного сокрыт?..

Кто ж к неведомым брегам

Путь неведомый укажет?

Ах! найдётся ль, кто мне скажет:

Очарованное Там?

Опять, как в годы золотые,

Три стёртых треплются шлеи,

И вязнут спицы росписные

В расхлябанные колеи...

Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые —

Как слёзы первые любви!

Тебя жалеть я не умею

И крест свой бережно несу...

Какому хочешь чародею

Отдай разбойную красу!

Пускай заманит и обманет, —

Не пропадёшь, не сгинешь ты,

И лишь забота затуманит

Твои прекрасные черты...

Ну что ж? Одно заботой боле —

Одной слезой река шумней,

А ты всё та же — лес, да поле,

Да плат узорный до бровей...

И невозможное возможно,

Дорога долгая легка,

Когда блеснёт в дали дорожной

Мгновенный взор из-под платка,

Когда звенит тоской острожной

Глухая песня ямщика!..

Знавал я нищего: как тень,

С утра, бывало, целый день

Старик под окнами бродил

И подаяния просил...

Но всё, что в день ни собирал,

Бывало, к ночи раздавал

Больным, калекам и слепцам –

Таким же нищим, как и сам.

В наш век таков иной поэт.

Утратив веру юных лет,

Как нищий старец изнурён,

Духовной пищи просит он. –

И всё, что жизнь ему ни шлёт,

Он с благодарностью берёт –

И душу делит пополам

С такими ж нищими, как сам...

Видали ль вы рассвета час

За ночью тёмной и ненастной?

Давно уж буря пронеслась,

Давно уж смолкнул гул ужасный,

Но всё кругом ещё хранит

Тяжёлый след грозы нестройной,

Всё ждёт чего-то и молчит!..

Всё полно мысли беспокойной.

Но вот у тучи роковой

Вдруг прояснился угол белый;

Вот за далёкою горой

С востока что-то заалело;

Вон там повыше брызнул свет.

Он вновь исчезнет ли за тучей

Иль станет славный и могучий

Среди небес?..

Ответа нет...

Но звук пастушеской свирели

Уж слышен в тишине полей,

И воздух кажется теплей,

И птички ранние запели.

Туманы, сдвинувшись сперва,

Несутся, ветром вдаль гонимы.

Теперь таков наш край родимый,

Теперь Россия такова.

– Ну, пошёл же, ради Бога!

Небо, ельник и песок —

Невесёлая дорога…

Эй! садись ко мне, дружок!

Ноги босы, грязно тело,

И едва прикрыта грудь…

Не стыдися! что за дело?

Это многих славный путь.

Вижу я в котомке книжку.

Так учиться ты идёшь…

Знаю: батька на сынишку

Издержал последний грош.

Знаю: старая дьячиха

Отдала четвертачок,

Что проезжая купчиха

Подарила на чаёк.

Или, может, ты дворовый

Из отпущенных?.. Ну, что ж!

Случай тоже уж не новый —

Не робей, не пропадёшь!

Скоро сам узнаешь в школе,

Как архангельский мужик

По своей и Божьей воле

Стал разумен и велик.

Не без добрых душ на свете —

Кто-нибудь свезёт в Москву,

Будешь в университете —

Сон свершится наяву!

Там уж поприще широко:

Знай работай да не трусь…

Вот за что тебя глубоко

Я люблю, родная Русь!

Не бездарна та природа,

Не погиб ещё тот край,

Что выводит из народа

Столько славных то и знай, —

Столько добрых, благородных,

Сильных любящей душой,

Посреди тупых, холодных

И напыщенных собой!

Жизнь! Нечаянная радость.

Счастье, выпавшее мне.

Зорь вечерняя прохладность,

Белый иней на стерне.

И война, и лютый голод.

И тайга – сибирский бор.

И колючий, жгучий холод

Ледяных гранитных гор.

Всяко было, трудно было

На земле твоих дорог.

Было так, что уходила

И сама ты из-под ног.

Как бы ни было тревожно,

Говорил себе: держись!

Ведь иначе невозможно,

Потому что это – жизнь.

Всё приму, что мчится мимо

По дорогам бытия...

Жаль, что ты неповторима,

Жизнь прекрасная моя.

Любить Россию нелегко,

она – в ухабах и траншеях

и в запахах боёв прошедших,

как там война ни далеко.

Но, хоть воздастся, может быть,

любовью за любовь едва ли,

безмерная, как эти дали,

не устает душа любить.

Страна, как истина, одна, –

она не станет посторонней,

и благостней, и проторённей,

тебе дорога не нужна.

И затеряться страха нет,

как незаметная песчинка,

в глубинке города, починка,

села, разъезда, вёрст и лет.

Отчизны мёд и молоко

любую горечь пересилят.

И сладостно – любить Россию,

хотя любить и нелегко.

Я ветвь меньшая от ствола России,

Я плоть ее, и до листвы моей

Доходят жилы влажные, стальные,

Льняные, кровяные, костяные,

Прямые продолжения корней.

Есть высоты властительная тяга,

И потому бессмертен я, пока...

Течет по жилам — боль моя и благо —

Ключей подземных ледяная влага,

Все эр и эль святого языка.

Я призван к жизни кровью всех рождений

И всех смертей, я жил во времена,

Когда народа безымянный гений

Немую плоть предметов и явлений

Одушевлял, даруя имена.

Его словарь открыт во всю страницу,

От облаков до глубины земной.

— Разумной речи научить синицу

И лист единый заронить в криницу,

Зеленый, рдяный, ржавый, золотой...

Сажусь на коня вороного —

Проносится тысяча лет.

Копыт не догонят подковы,

Луна не настигнет рассвет.

Сокрыты святые обеты

Земным и небесным холмом.

Но рваное знамя победы

Я вынес на теле моём.

Я вынес пути и печали,

Чтоб поздние дети могли

Латать им великие дали

И дыры российской земли.

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души…

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: — Повезло.

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой,-

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

Заплачет иволга, и зацветёт жасмин.

И догадаешься: ты в мире не один.

Так тишь колодезна. Так вёдро глубоко.

Гроза промчалась – и прокисло молоко.

И дуб струящийся, вобравший небосвод,

как конь от мух, листвою нижнею прядёт.

Живи как можется, вдыхай до ломоты

озон жасминовый и банный дух тщеты!

Тебе ли не было отпущено с лихвой?

Так слушай: иволга кричит над головой...

О письма женщины, нам милой!

От вас восторгам нет числа,

Но в будущем душе унылой

Готовите вы больше зла.

Когда погаснет пламя страсти

Или послушаетесь вы

Благоразумья строгой власти

И чувству скажете: увы!

Отдайте ей её посланья

Иль не читайте их потом,

А то нет хуже наказанья,

Чем задним горевать числом.

Начнёшь с усмешкою ленивой,

Как бред невинный и пустой,

А кончишь злобою ревнивой

Или мучительной тоской...

О ты, чьих писем много, много

В моём портфеле берегу!

Подчас на них гляжу я строго,

Но бросить в печку не могу.

Пускай мне время доказало,

Что правды в них и проку мало,

Как в праздном лепете детей.

Но и теперь они мне милы –

Поблёкшие цветы с могилы

Погибшей юности моей!

* * *

Взошла заря. Дыханием приятным

Сманила сон с моих она очей;

Из хижины за гостем благодатным

Я восходил на верх горы моей;

Жемчуг росы по травкам ароматным

Уже блистал младым огнём лучей,

И день взлетел, как гений светлокрылый!

И жизнью всё живому сердцу было.

Я восходил; вдруг тихо закурился

Туманный дым в долине над рекой:

Густел, редел, тянулся, и клубился,

И вдруг взлетел, крылатый, надо мной,

И яркий день с ним в бледный сумрак слился,

Задёрнулась окрестность пеленой,

И, влажною пустыней окружённый,

Я в облаках исчез, уединённый...

* * *

На пажитях немых люблю в мороз трескучий

При свете солнечном я солнца блеск колючий,

Леса под шапками иль в инее седом

Да речку звонкую под тёмно-синим льдом.

Как любят находить задумчивые взоры

Завеянные рвы, навеянные горы,

Былинки сонные среди нагих полей,

Где холм причудливый, как некий мавзолей,

Изваян полночью, – иль тучи вихрей дальных

На белых берегах и полыньях зеркальных.